КОЛОКОЛА
Сибирская повесть
Утро степное.
Тихий рассвет восемнадцатого года.
Зима еще над городом тяготеет,
Деревья, кусты, – все в куржаке белом стоят.
Даже небо, кажись, закуржавело,
Белым кружевом по синеве покрылося.
Спит город.
Спокойно в стране:
Не идет еще война гражданская,
Не бунтовали еще чехи на дороге сибирской,
Не слышны по стране выстрелы.
Стоит власть советская по всей земле незыблемо.
Но тишина напряженная и злая тревожит умы,
Тихий ропот по толпам ходит:
Кто о мире говорит, кто земли ждет,
А кто немца добить хочет – кровью своей…
А старички о приходе антихриста вещают,
А в деревнях о знамениях говорят:
О звездах красных в небе,
О солнце двойном…
Но тихо еще в стране.
Спят города, городишки, села.
И Омск спит.
Молчалив на рассвете проспект Никольский,
От храма к кладбищу, как стрела, летящий.
Рынок не шумит еще.
Дома только-только ставни открыли.
Храм в конце улицы двери отворяет – служба готовится…
В храме Никольском,
Где Иоанн Кронштадтский служил четверть века тому,
Где знамя Ермаково хранится – более трех веков уже знамени,
А до сих пор золотом сияет…
Большая служба готовится, чудная.
Только что-то никто не идет на исповедь раннюю,
К причастию не готовится…
Тишина в городе. Тишь и гладь.
Словно вымерла толпа пёстрая…
И вдруг –
Колокольный звон над городом раздаётся.
Колокольный звон, колокольный звон,
Стоязыкий, стоголосый, стоголовый,
В неизмеримом пространстве несущийся –
Со всех колоколен города, с Покрова, с Успенья,
С Параскевы-Заступницы, со Шкроевской церкви
Да со Свято-Троицкого храма купола Атаманского,
Во всех колоколен, от Кадышева до Новоомских побережий,–
Звон, звон, звон,
Сотни голосов перекликающихся,
Сотни колоколов спорящих,
Сотни душ колокольных, перезвоном купол неба сотрясающих!
И плывет звон над городом,
и плывет колокол пространства вокруг города,
зыблется и дрожит воздух морозный –
все вокруг в движение пришло, все запело, полетело все –
в каждом зерне в закромах птица крылья расправляет!
И дивятся горожане,
И пугаются,
и говорит старик седобородый внуку побаску свою:
– А ведь в каждом человеке колокол свой спрятан…
Только молчит во многих… Глухо, слепо, немо люди те живут…
А вот если запоет!...
Тогда смотри, Авдейка!...
А что это за звоном слышно?
Выстрелы! Выстрелы! Конский топот!
Войска конные в город несутся,
Ражие, ярые, со знаменами черными,
По Атаманской, по Дворцовой, к собору Никольскому!
На знаменах – кости с черепом
Да слова простые:
«С НАМИ БОГ!»
И шумят люди, друг друга спрашивая:
– Что это? Кем задумано?
Кто сие творит?
– Анненков атаман это да казаки его…
С попами, небось, сговорились…
Вы, мол, колоколами звоните, а мы – по знаку этому –
В город войдем да власть безбожную порежем…
А на что они вчера крестный ход арестовали?...
Под колокольный перезвон очищению на Руси быть!
– Хитро! А ты откуда знашь?
– Да знаю, отец мой крестный оттудова…
Из полка Борисова…
– Ну, пострел! Поговорим с тобой еще…
Как смута уляжется…
– А ты что мнишь, постреляют их?
Попов да казаков-то?
– А ты думал – нет? У Лобкова войско-то больше, а их – горстка!
Только пограбить могут да сбежать, и то – успеют если…
А город им не удержать, нет, никак!
Знай, малой…
А войска к собору всё ближе, окружают его, черным кольцом стягиваются…
Вот атаман на коне к храму подъезжает,
Спешивается, папаху снимает,
Крестным знамением лоб трижды крестит –
И в храм, к отцу Илиодору, к другу свому…
И выходит навстречу архиерей,
И выносит полотнище, золотом сверкающее, –
– Знамя Ермаково!
И атаману отдает: «Неси, храни, береги святыню нашу,
Пока безбожников Бог не заберет…
Тебе хранить – пуще очей своих!
Не сбережешь – казней египетских не счесть будет
И тебе,
И мне,
И народу нашему…
Ну, принимай, сыне, знамя. Дай перекрещу тебя…
С Богом!...»
А в соседних кварталах уже войска красные стоят –
С ружьями, с шашками, на конях, –
такие же казаки, красные только, –
за знамя Ермаково в бой готовы…
и кровь пролить,
и руки в крови омыть…
И больше их – раза в три, чем зачинщиков.
– Отступай, ребяты!... –кричит атаман.
Нос его коршунячий нависает над губами тонкими,
Глаза щурятся – дорогу к отступлению ищут.
Острые глаза,
Меткие глаза,
Злые глаза –
Темное пламя в них светится
Да ветер степной, разбойный…
Мчатся казаки из города.
Мчатся, дороги не разбирая, – лишь бы скорее ноги вынести,
Лишь бы ЗНАМЯ сберечь!
Быть знамени – и Войску быть!...
А без Него – погибель вольнице казачьей…
Устоим ли?
Бежит, бежит черная стая, только знамена с черепами развеваются.
Золотое знамя среди черных пламенем горит…
Ангел на одном полотнище – и черепа на прочих…
Развеваются, развеваются, перекрещиваются,
Словно стая крылатая,
словно феникс райских средь воронов черных…
Скачут кони по улицам.
Топчут копыта снег грязный, распутицу и стынь.
Копыта, копыта по земле пляшут,
Дробь выбивают – колокольного звона слышнее
Топот и ржание, топот и ржание,
Топот и окрики матерные.
Топчут копыта, топчут землю русскую,
Топчут, оглушают, мелькают – не уследишь за ними!
Несется вороная стая,
Несется, пену роняя из рта розовую,
В клочья воздух разрывая,–
Вот-вот ветром обернется,
Вот-вот вихрем в небо уйдет,
Вот-вот облик человечий потеряет!
Вот уж за город выехали –
Училище дорожное за спиной, впереди – хутор Атаманский,
А за ним – степи, степи, конца нет степям!
Скроемся среди киргизов южных, места там много,
Не найдут нас сразу, а там, глядишь, и падет власть сия…
Временная ведь она, непрочная…
А что сейчас прочно в мире?!!
Вдруг – у дороги казашонок стоит,
Небось в город только прибрел – милостыньку просить,
В степи голод ведь…
Рот черный разевает, кричит что-то…
Ладонь тянет…
Ладонь детская, грязная, пять пальцев – пять лучиков тонких…
Проси-проси!
Взмах шашки стремительный – и летит ладонь отрубленная на землю.
Падает мальчишка, глазами черными блестя.
Кровь ручьем на грязный снег проливается…
– Ты чего это, Анфим?
– Да опьянел с боя, понимашь, брат!...
– Ну, так бог с тобою! Щас все можно…
– С нами бог! Ур-р-а-а-а!
Летит стая черная,
Полотнища знамен с черепами по воздуху хлещут.
Словно задушить хотят знамена черные знамя златое…
Извивается оно, пляшет в воздухе, точно вырваться хочет…
Ветра порыв –
И вылетает знамя Ермаково из рук хорунжего.
И само себя, как крыло, распластывает.
И взлетает – птице подобно. Вверх! Вверх! К небесам вышним!
В голубень чистую,
Родину славную,
инеем белым припорошенную!
Вверх! Вверх! И не угнаться, не поймать небо на конях!
И летит знамя златое,
И тает в сини безупречной,
И белая слава небесная окружает его…
Стоят казаки,
Хорунжие, есаулы, атаман сам – стоят, о погоне забыв,
Смотрят угрюмо.
– Что это значит? Чудо, что ли?
Не желают нас небеса?...
– Совершилось!... – кричит кто-то.
А вдали, в городе, – снова колокола звонят,
Трепещут, содрогаются, перекликаются –
Сами собой,
без звонарей,
в движение пришли.
Звон, звон, колокольный звон над Русью погребальной!...
И над звоном,
Над веянием черных знамен,
Над топотом конским,
Над ветром степным отчаянным,
Буйным, бесшабашным, –
Небо.
Синее небо,
Белыми веточками прочерченное.
Только небо.
Одно.
Одинокое.
Навсегда…
