* * *
Полутёмные дворы воровали нас из душных комнат
В свою разлинованную дождём отштукатуренную свободу,
И мы скользили по осеннему детству, как по жёлобу, из года в год,
Скрываясь в мёртвых подворотнях и сырых подъездах.
Металлический серый дождь поднимался в небо.
Металлический лязг трамвая оттенял желтизну листвы.
Листва сдавленно хохотала, как пьяная девушка в полумраке,
И дождь целовал её всё назойливей и уверенней.
Мы бежали по сырым дворам, и осень разбивалась
О наши лица. Рыжие взгляды встречных царапали нас,
А мы зеркальным смехом отражали их
И смотрели, как будущее белым комом пухнет в небе.
Мы вдвоём созревали в утробе тёплой осени,
И железные руки качелей, скрипя, укачивали нас,
А мы, как два наивных облака, не замечали,
Как стеклянное небо плачет в нас и дробится.
Полутёмные дворы воровали нас из душных комнат
В свою разлинованную дождём отштукатуренную свободу,
И мы скользили по осеннему детству, как по жёлобу, из года в год,
Скрываясь в мёртвых подворотнях и сырых подъездах.
Металлический серый дождь поднимался в небо.
Металлический лязг трамвая оттенял желтизну листвы.
Листва сдавленно хохотала, как пьяная девушка в полумраке,
И дождь целовал её всё назойливей и уверенней.
Мы бежали по сырым дворам, и осень разбивалась
О наши лица. Рыжие взгляды встречных царапали нас,
А мы зеркальным смехом отражали их
И смотрели, как будущее белым комом пухнет в небе.
Мы вдвоём созревали в утробе тёплой осени,
И железные руки качелей, скрипя, укачивали нас,
А мы, как два наивных облака, не замечали,
Как стеклянное небо плачет в нас и дробится.
