Буря мглою

Буря мглою

Буря мглою небо кроет,
Буря смотрит сотней глаз,
Снежные хоромы строит,
Разрушая их тотчас;
Вороном стучит по стенам,
Бесами кружит в окне,
И от воплей их бессменных
Тягостно тебе и мне.

Бездна нам разверзлась ясно;
В небесах горят костры;
То возносятся, то гаснут
В небе звёздные миры;
Домик наш в снегах затерян,
Осаждают нас века.
Мы – вдвоём, и путь наш – верен.
Хочешь?– вот моя рука.

Петь не надо; я от песен
Утомился и ослаб;
Сам себе я сух и пресен,
Как больной, усталый раб.
Нет, я мудрых слов не знаю,
Ни знамений, ни причин;
Лучше помолчим, родная,
Посидим и помолчим.

Помолчим о самом главном,
О своём, о прожитом.
Вспомним, как жилось нам славно
В этом космосе пустом.
Небо всполохами крася,
Мчится ввысь Полынь-звезда;
Мир молчит, угрюм и ясен,
Словно в первый час Суда.

День придёт, – истлеет семя,
Брошенное нам в сердца,
Кончатся пространство, время,
Всех нас примет дом Отца.
Там друзей увидим лица,
Вечно полные тепла;
Там споёшь ты, как синица
Тихо за морем жила.

Буря мглою небо кроет,
Буря смотрит сотней глаз,
Буря ад над нами строит,
Предначертанный для нас;
Домик наш в снегах затерян,
Но тепла твоя рука,
И наш путь угрюм и верен,
Как старинная строка.

Песня холодной крови

Песня холодной крови

Зимняя сказка

Пора, мой друг, пора!
Я долго собирал воспоминанья
Про праздники, колядки, сны, гаданья,
Про вечера
Рождественской весёлой суеты,
Которые бессмысленны, но ярки…
Как школьные тетради без помарки,
Они для взора чуждого пусты.

Под Новый год
У каждого невольного поэта,
Чья песенка пока что не допета,
Поскольку в жизни больше дней, чем нот, –
Полно забот.
Но над житейской заурядной прозой
Незримой чёрно-белой розой
Мороз цветёт.

И я сижу
Один, в кафе, у чёрного окошка,
Остывший чай помешиваю ложкой
И зло брюзжу.
Глупа игра,
Которую себе мы сотворили –
Гирлянды, терема из снежной пыли
И мишура.

Мой друг, увы!
Мороз течёт под кожей,
И много дней твердят одно и то же
Сто уст молвы:
Зима, зима.
День от мороза поспешает сжаться.
И вкрадчивые помыслы ложатся.
Во мглу ума:

Кровь холодна.
Намного холодней, чем это небо.
Всё для неё гротескно и нелепо,
Всё – ложь без дна.
Кладёт печать
Зима на что-то злое в человеке,
И вот, и вот – все внутренние реки
Во мне молчат.

А праздник прав.
Мы вновь и вновь творим себя из снега.
Тот, Кто вверху, благословляет с неба
Чреду людских забав.
И по небу плывёт
Церковный звон, изваянный руками,
Как твёрдый и земной масонский камень
Наоборот.

Вот явный знак
Всемирного оледененья,
Чьё вкрадчивое приближенье
К нам знаменует новогодний мрак!
Под Северным крестом,
Словесные преодолев недуги,
Я отыщу в себе Всемирный полюс вьюги,
Не ведая о том.

А те слова,
Которые шепчу тьме заоконной, –
Они, увы, не сделают бессонной
Ночь божества.
Их не сберечь.
Фита и ижица беседуют о смерти,
Которой завершается, поверьте,
Любая речь.

В сём недосказанном лесу,
В гиперболической словесной чаще,
Чей древний страх, к своей же славе вящей,
Я в памяти несу,
Блуждать устав,
Я добросовестно и глупо доверяюсь
Безукоризненной бессмысленности празднеств,
Игр и забав.

Бесчисленные Я,
Что в плотном смертном теле
Грешили, каялись и пели,
Как сверхсемья,
Отныне – врозь.
И им сложней без шуток и уловок
Врата, ведущие в бессмертие сквозь слово,
Пройти насквозь.

Людишник мудр.
В нём весело скрипеть петлёй на шее.
А игры власти с обществом хитрее
Всех русских и индусских камасутр.
В них налицо,
Огромно, обло и осатанело,
Земное наше общее сверхтело
И сверхлицо.

Мой Демиург!
Твой замысел, увы, небезупречен.
Прозренье не спасёт ни мозг, ни печень
Иных талантливых натур.
Воздушный замок твой
В моём запретном, потаённом небе
Колеблется, дрожит, висит на нерве,
Едва живой.

Он вырван из меня,
Как будто рано поседевший волос, –
Бессмертный, ныне самовластный голос
Седьмого дня.
Не я, а он крылат.
Все Вавилонские библиотеки,
Которые прочитаны навеки,
Во мне горят.

А я хотел
В самом себе, изверившемся, пошлом,
Уставшем странствовать в незримом прошлом,
Поставить для небытия предел
И опалить ладонь
Пылающим протестом,
Бросая царским жестом
Свой плащ в огонь…

Закон суров, но он всегда – закон.
И пепел слов, которые несу я,
То корчась, то срываясь, то ликуя, –
Развеян он.
А он скрывал
Погибшую Небесную Помпею –
Того, Кого под Новый год в себе я
Не отыскал.

Поэт, изволь,
Стань только хладнокровным, как лягушка,
Вселенскому морозу стих на ушко
Шепни сквозь боль!
И я, и ты
В сиих строках пребудем неизменны –
В окостененье ледяного плена,
В бессмертии бумажной мерзлоты.

…Зима, зима.
День от мороза поспешает сжаться.
И вкрадчивые помыслы ложатся.
Во мглу ума:
И золото зубов,
Которое во тьме сквозь щёки видно,
Болит и ноет, ведь ему обидно
Не слышать мною сочинённых слов.