Мистическая заря

Мистическая заря

Белое поле и чёрные слёзы графита…
Белое небо и чёрные звёзды на белом…
Всё это было когда-то, в минувшем, изжитом,
Окаменелом.

Поднято зимнее знамя – зелёное с белым.
Поле сраженья белеет заснеженным раем.
Право на строгую смерть достаётся лишь смелым.
Мы – отступаем.

Помнится, раньше, в той жизни, которой не стало,
Был Апокалипсис ласковей, чище, безбурней…
Где это было: на Марсе оранжево-алом
Иль на Сатурне?

Нам умирать не впервой, воскресать бы почаще.
В нашей слепой толчее это видно немногим:
С глупого белого неба в зелёные чащи
Падают боги. 

Звуки шагов раздаются над белой Сибирью.
Белый мой призрак стоит у зелёного леса.
В день високосный всегда одеваются шири
Цветом белесым.

Снежным холодным венком я сегодня увенчан.
Меч мой картонный сражает мою же победу.
Стало нас мало, а завтра одним станет меньше
Рыцарем бедным.

Тихо, без слова, без жеста, без грубого взора
Я удаляюсь в зеркальную вечность, иную,
Только серебряный крестик средь белых просторов
Молча целую,

Только зелёные иглы прощально мне машут…
В снежном аду, после мук обернувшемся раем,
Тысяча веток еловых – не пальмовых, наших –
Гостя встречают.

Что ж, победители, плачьте и рвите рубахи!
Стоит поплакать тому, кто не стал человеком.
Веет от каждой шинели, от каждой папахи
Смертью и снегом.

Поднято зимнее знамя – зелёное с белым.
Вновь половина планеты – в руках проходимца…
Пусть наша строгая смерть улыбается смелым!
Мы не сдадимся.

Стоицизм

СТОИЦИЗМ

В чёрном стоическом небе кровавые светы.

Красное пламя, солдатские медные лица…

Через столетья, быть может, хмельному поэту

это приснится.

Молча солдаты скрестили могучие руки,

Мускулы напряжены, только лица спокойны.

В южной пустыне звучат заунывные звуки –

песни про войны.

Воин-философ лежит на камнях, улыбаясь.

Лавры Нерона кровавят виски всей державе.

Так говорю, осторожной рукой прикасаясь

к крови и славе.

Нам наши внуки завидовать будут, конечно.

В этой сирийской глуши мы для этого бьёмся…

Пусть эта глупая драчка продлится навечно –

мы не сдаёмся.

Землю удобрят солдаты, одобрят поэты.

Разум богат, только сердце так немощно нище…

Как хорошо умирается после победы,

на пепелище.

Если уйти – то без слов, без истерик, без жестов,

Просто и скупо, с язвительной римской усмешкой…

В нашей державе для общих могил много места.

Воин, не мешкай!

Знай, я почти что не умер, я даже доволен,

Только на сердце свернётся змея, леденея,

Только босая девчонка скривится от боли –

это Психея.

Всё относительно – подвиг, и смерть, и отвага.

Зря лишь я жизнь сочиняю в эпическом роде…

Знаешь, а я не готов для последнего шага,

я не свободен.

Чувствую – Некто грядёт, что-то в мире свершится…

Но и тогда нам даруются новые войны.

Звёзды надменны. Костры озаряют нам лица.

Небо спокойно.

Перебирая холодные звёзды, как чётки,

Старый астролог бормочет и шепчет проклятья –

Труп мудреца в римских термах давно перечёркнут

Тенью распятья.

Порт-Артур

С самим собой в себя сыграв вничью,
у детской памяти на самом на краю,
в местах, где память переходит в небо,
я обнаружу родину свою.

Простор и пекло августовских дней,
соль солнца, пыль дорог и желть плетней,
гудки грузовиков, лазурь и глина
отыщутся невыразимо в ней.

Там ветер сеном и зарёй пропах,
околица плывёт в сухих плевках,
но весело, и сладко, и щекотно
сухая пыль дробится на губах.

В душе найдётся сто клавиатур
для творческих взыскательных натур
в том золотом и диком захолустье,
что проще называют Порт-Артур:

шоссе, автобус дачный, солнцепёк,
приземистых маршруток цок-цок-цок,
и спазм от жажды в пересохшем горле,
и газировки сладостный глоток,

рыбачий сон на озере большом
на берегу, поросшем камышом,
рывок, и плеск, и блеск взлетевшей лески,
и бодрый мат над сонным Иртышом.

Здесь – воробьиный щебет, звон и треск,
и водокачек вдохновенный блеск,
и рядом с развалюхами – коттеджей
нелепый и блистательный бурлеск.

А рядом с ним – в чём редкостный прикол –
беззубый и нечастый частокол
нам открывает тайное пространство,
где всем и двор, и кол, и дом, и стол.

И этот сладостный не новый стиль,
который кто-то сглупу сдал в утиль, –
не гниль, а пыль, из коей мир наш создан,
бессмертная сияющая пыль.

Что делать нам, скажи, и чья вина,
что, падая, душа не ищет дна,
когда свобода нам нужна для взлёта,
а для посадки – родина нужна?

Взлетай, душа, но приземляйся здесь,
где создаётся грешной жизни взвесь –
свободы, нищеты и вдохновенья
гремучая, блистательная смесь,

где ветер сеном и зарёй пропах,
стихи вовсю храпят в черновиках,
но весело, и сладко, и щекотно
сухая пыль дробится на губах.

Рождественский вечер

* * *

Рождественский вечер в бессмертном снегу.
Скрип сосен в безмолвии окаменелом.
Записки нам пишет зима на бегу,
Но – белым на белом.

По снегу охотники вяло бредут,
Ворона летит над долиной и домом…
Лет триста-четыреста не был я тут,
В посмертье знакомом.

Да, наш ледниковый период богат,
Наш космос на ценные льдинки расколот…
Серебряный иней, серебряный ад,
Серебряный холод.

Сюда я пришёл из иной мерзлоты –
Бесстрастной, бесстрашной, бессмертной, бумажной…
Там к Богу я смел обращаться на «ты»,
Но это неважно.

А здесь всё иное, – и тело, и дух,
Здесь людно, и шумно, и шубно, и дымно…
Серебряный бог с нами вежлив, но сух,
Но это – взаимно.

Наш тысяча первый заснеженный Рим
Полмира покрыл ледяной тишиною,
И неосязаем и неповторим
Сей мрак надо мною.

Я к миру из снега давно был готов,
И не отличить мне, воскресшему в слове,
Мои ледяные не-плоть и не-кровь
От плоти и крови.

Зима тишину нам сыграет без нот,
На поле опустятся снежные зёрна,
И что-то готовится, кто-то грядёт,
И небо просторно.

Морозней метели дыханье молвы,
Лежат, ожидая, бескрайние степи,
И медленно едут в пустыне волхвы,
И тихо в вертепе.

И, вторя бескрылой надежде земной,
Даря нам надежду на близость спасенья,
Звезда загорается над тишиной
Последнего оледененья.

Случай

СЛУЧАЙ

Ноябрьский сумрак был расшит огнями,
Неистово буянила метель,
И нагло расстилалась перед нами
Безвкусная цветастая постель.

Уже немало лет – а вдруг навечно?
На память вновь и вновь приходят мне
Свет красной лампы, и постель сердечком,
И «Одалиска» Энгра на стене.

Я был студентом, глупым и неловким.
Не думая о тайном сродстве душ,
Я изучал твои татуировки,
Когда с тобой мы принимали душ.

Я говорил: добавь погорячее,
И ты смеялась, пряча грусть в глазах.
Я видел, как белел твой шрам на шее,
И ощущал какой-то тайный страх.

Под звуки пошлой музычки бестактно
Струился прозаичный красный свет,
И повторялся вновь и вновь – по факту –
Банальный, но трагический сюжет:

Я целовал задумчивые груди,
А ты скрывала свой усталый взгляд.
Я ощущал внутри себя безлюдье,
Не думая, что в чём-то виноват.

Чтоб появилась истина из прозы,
Нам к правде надобно добавить ложь…
Я видел, что тебе, такой серьёзной,
Скучна моя застенчивая дрожь.

Твой шрам на шее, бледный след былого,
Не добавлял в объятья нам тепла.
Весь мир вокруг был кем-то нарисован,
Лишь наша боль реальностью была.

Потом музычка вяло затихала,
Ты приносила чай и шоколад,
Я пил по капле и смотрел устало,
И ты скрывала свой усталый взгляд.

Скучая, ты пыталась улыбаться.
Со стен смотрели красные цветы.
А я ещё старался не стесняться
Твоей двадцатилетней красоты…

Молчанье простиралось между нами
И в форме сердца глупая постель…
Был сумрак за стеной расшит огнями,
И надрывалась скучная метель.

Вращение Земли

Вращение Земли

Федору Конюхову

Всё как обычно, жизнь есть вещь простая:

не из корысти, а здоровья для

я ем и пью, скучаю и гуляю,

а подо мной вращается Земля.

Всё как обычно, всё вокруг родное:

простор и храм на звёздном берегу.

Земля так быстро мчится подо мною,

что на ногах стоять я не могу.

В ночи под звёздной золотой ордою

шумят леса и мчатся корабли.

Я вижу небо над и под собою,

по обе стороны большой Земли.

Вращаются циклические мысли,

жизнь катит волны где-то там, вдали,

и надо с лодки слезть на дальнем мысе,

чтоб ощутить вращение Земли.

Всё у тебя о҆кей в житейском плане:

проснуться в шесть, на завтрак полчаса…

А кто-то в лодке в Тихом океане

читает Библию и смотрит в небеса.

А я сибирскою зарёю ранней,

забыв про город, тонущий в пыли,

лежу на сердце родины бескрайней

и слушаю вращение Земли.