Ночь в Византии

Ночь в Византии

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Евангелие от Иоанна

Шумит листвой просторный тёмный парк.
Чуть слышен смутный шорох волн с Босфора.
Молчит устало опустевший рынок.
В густой траве таится хитрый вор.
Над фолиантом дремлет старый книжник.
Ночь – ночь – везде – повсюду – и во всём.

Пришла пора вселенной отдохнуть.
Огромный небосвод смежает веки.
Ночь тянется, как длительный глоток
Небытия, прохладный и глубокий.
А темнота самой себе вослед
Течёт над садом, в тишину впадая,
И над домами кружится Ничто.

Империя спокойно может спать.
Имперский скипетр тяжелее мира
И невесомей ненаставшей смерти,
Что перевесит всё, когда придёт.
Идёт над древним одряхлевшим миром
Процессия из цезарей вселенских.
Они мертвы, им ничего не страшно,
Их крепость – не от мира, от небес.

Дремли, дремли, империя ромеев!
Волшебным кругом ты обведена.
О том, что ждёт нас в ангельском Всегда,
Молчат уста святого Хризостома.
О будущем он нам не говорил,
А значит, нам о нём и знать не надо.
А впрочем, что не входит в праздный ум,
Когда в ладонях ветер преподносит
Трепещущую даль тебе к лицу!

А в храмах ночью тихо и прохладно.
Мозаики сияют в темноте,
Фаворский свет течёт из алтаря,
Поэт ест хартию со Словом Божьим,
С икон святые говорят друг с другом
На ангельском, прозрачном языке,
И длится тихий разговор икон
О том, что было, и о том, что будет.

Сад императора тяжёл и тих.
Шумят чуть слышно пальмовые ветви.
На постаментах вдоль пустых аллей
Стоят нагие люди в роли статуй.
Дышать и мыслить им запрещено,
Но жить им можно – и они живут
Уже три века, если верить книгам.

В библиотеке цезаря светло.
Там нет светильников, там светят знанья.
Библиотекарь спать ушёл домой,
А книги оживают и парят,
Свет источают – яркий, золотистый,
Друг с другом спорят, истину находят
И вновь теряют, чтоб опять искать.

А мы одни в лачуге бедняка.
Висит над нами сумрак, как холстина.
И я прижмусь к тебе, как к ране – бинт,
Смиренница! Греховно и священно 
Моё необладание тобой.
Я, бледный книжник, писарь-грамотей,
Из мира свитков, хроник и указов,
Как из могилы, ухожу в тебя,
Всю нерастраченность грядущей тьмы
Влагая в поцелуй свой неразменный.
У нас, возможно, скоро будет сын…
Потомки, как потёмки, как потоки,
Клубятся между нас, незримы нам.
И я к тебе прильнул – повязкой к ране,
Чтоб стать весомым – или чтоб пропасть,
Чтоб всей своею жизнью, всей природой,
Всем отреченьем осознать себя.

По галерее у дворца идёт
Прозрачный призрак. С ним давно знаком я,
Его не испугаюсь я вовек,
Ведь чудо отличимо от причуды
Таящимся во тьме раскладом сил.
Он голову проносит на руках
Свою – из темноты в недостоверность.
Он – победитель, он не тронет нас.

Прочувствовав простор и тишину,
Я жадно пью живую прелесть тела…
Мне кажется порой в такой момент:
Быть может, мне приснился этот мир,
Где все мы – нарисованные люди?
Как подсчитать ничто? Лишь став ничем.
Но из нуля себя потом не вычесть.
Что думает пространство за меня
О той среде, где жизни нет и смерти?
Да, там – не-свет, не-звук, не-аромат
Царят над чувствами, и мы там правим,
И я молчаньем учреждаю Бога
Неслыханного, нового для нас – 
Любовь, что солнцем светится в ночи.

Шумит листвой просторный тёмный парк.
Чуть слышен смутный шорох волн с Босфора.
Молчит устало опустевший рынок.
В густой траве таится хитрый вор.
Над фолиантом дремлет старый книжник.
Ночь – ночь – везде – повсюду – и во всём.

Повсюду тьма. И лишь во мне – светло.